Автор: Валерій Димшиць.
Відкриття Музею історії польських євреїв «Полин» у Варшаві – безсумнівно, подія світового значення. Світового, значить, не тільки польського і єврейського. Створення цього музею поставило цілий ряд важливих питань, що далеко виходять за межі конкретної проблематики “Полін”. На деякі з них є відповіді, на інші – поки немає. Але сама можливість усвідомити ці питання вже величезний крок вперед.
Писати про ці питання навіть цікавіше, ніж про експозицію, тим більше що таку експозицію все-таки краще побачити своїми очима. З’явився новий, серйозний привід з’їздити до Варшави і тим, хто в ній був, і тим більше тим, хто не був.
У музеї “Полін” немає нічого випадкового, все – результат свідомих зусиль його творців. Значимість поставлених питань, їх глибока внутрішня усвідомленість проявляється, насамперед, у тому, що, потрапивши в музей, обійшовши його експозицію, розумієш: автори музею навмисно витягли ці питання на поверхню і постаралися знайти їх рішення – частіше вдале, іноді суперечлива, але ніколи не випадкове. У всьому – і в будівлі музею, і в його дизайні, і в експозиції – бачиш ці несподівані, нетривіальні рішення, а потім, читаючи і слухаючи головного куратора музею Барбару Киршенблат-Гимблет і його зодчого Райнера Махламяки, розумієш, що вони говорять саме про те, що звернуло на себе увагу, змусило задуматися під час екскурсії. Що творці музею задумали, то у них і вийшло. А таке буває вкрай рідко.
(рос.)
Прежде всего – о здании музея. Это здание – само по себе – и высказывание, и памятник.
Современная музейная архитектура, вообще современная архитектура больших общественных зданий находится в переломном моменте. Наметилась смена стиля. Несомненно, здание музея «Полин» – одно из первых зрелых высказываний на новом архитектурном языке. Уверен, что это здание скоро попадет в учебники по истории архитектуры, и его еще долго будут изучать студенты.
В начале был архитектурный конкурс. Его промежуточные результаты можно увидеть в одном из залов музея. Выставлены макеты и рисунки представленных на конкурс зданий. Я очень рад, что выиграл именно реализованный проект, на мой вкус – лучший.
Там же, на выставке проектов, посетители могли выразить свою симпатию тому или иному проекту: проекты пронумерованы, и посетитель может приклеить бумажку рядом с понравившимся ему номером. Победитель вовсе не собрал самое большое число фантиков. Он только на третьем месте. Фаворитами публики стали один из польских проектов (патриотизм, как видно, сыграл тут не последнюю роль) и проект Даниэля Либескинда, автора знаменитого Еврейского музея в Берлине, чье решение вызвало самые горячие симпатии посетителей. Понятно, почему это произошло: проект Либескинда – огромная раскрытая книга. А все знают, что евреи – «народ Книги». Понятно, что это наивное архитектурное высказывание многим понравилось, но именно оно обнажило однозначность и излишнюю нарративность деконструктивизма. Деконструктивизм, как и многие другие явления в современном, точней, в недавно бывшим современным, искусстве – назойливо нарративен. Он лишает архитектуру собственного достоинства, превращая ее в визуальный комментарий к тому, о чем думает и пишет (Либескинд, например, очень много пишет) архитектор. Тот же родовой порок в изобразительном искусстве свойственен концептуализму. Новейший поворот в живописи, надеюсь, снова приведет нас к тому, что картина – это картина, а не то, о чем художник размышляет. Кажется, вслед за изобразительным искусством, архитектура тоже начала догадываться, что обладает собственным языком, непереводимым в слово. И музей «Полин» претендует на то, чтобы стать мировой вехой этого поворота.
Похоже, именно в Либескинда метит высказывание Махламяки (вывешенное рядом с макетом) о том, что архитектура, обладающая однозначной трактовкой, скучна. Скучным новый музей никак не назовешь.
Именно благодаря музею «Полин» выяснилось, что финская школа, так много определившая в архитектуре ХХ века, вновь в авангарде. И шестидесятилетний (возраст расцвета для архитектора) Райнер Махламяки, профессор архитектуры и практикующий зодчий, сознательно следует традиции, заложенной великим Алваром Аалто: использование природных форм и природных материалов, взаимодействие с ландшафтом, неагрессивность.
В лекции, прочитанной им в Петербурге, Райнер Махламяки говорит о том, что «задача современной архитектуры заключается в том, что проекты должны вписываться в контекст, будь то природный ландшафт или городская застройка». Этот тезис он проиллюстрировал как раз проектом Еврейского музея.
В какой же именно ландшафт вписано здание музея? Ландшафт этот ужасный, ничтожный и величественный одновременно. В самом центре бывшей еврейской части Варшавы, которая стала Варшавским гетто, а потом – руиной, находится пустырь. Здесь когда-то плотно стояли дома, от которых не осталось и следа, если не считать неотступной мысли о том, что они здесь были, были… Единственное украшение пустыря – памятник героям Восстания в варшавском гетто, черная заплатка среди битого камня. Потом руины разобрали, и памятник стал заплаткой на пустоте. Потом окрестности пустоты стали застраиваться невысокими пятиэтажными домами-коробками. Одни, построенные в 1950-х годах, понарядней, другие, с 60-70-х годов – просто коробки.
